Об Ассамблее

След в судьбе народа

Ушел из жизни Михаил Петрович Девятаев. Человек. Личность. Совесть эпохи. Солью земли, по глубокому определению Н.Г. Чернышевского, называют таких людей. И совсем неважно, был с ним кто лично знаком, или нет, он потерял, может быть, им самим и неосознанную нравственную опору в жизни. Редакция журнала вместе со всеми скорбит по поводу этой утраты и выражает глубокие соболезнования родным, близким, друзьям, соратникам этого легендарного человека. Пусть после его смерти светлую память о нем поддерживает и укрепляет продолжение тех добрых дел, зачинателем и вершителем которых он был при жизни.

Ян ВИНЕЦКИЙ

"Литературная газета", 23 марта 1957 года.

МУЖЕСТВО
(печатается с сокращениями)

    "ХЕЙНКЕЛЬ", перетянув через линию фронта, пошел на посадку. Тяжелая машина приземлилась на пахоте. Советские солдаты, подбежавшие к самолету с автоматами, взятыми наизготовку, не поверили своим глазам: на крылья машины вылезло десять человек - изможденных, обросших бородами, в полосатой тюремной одежде...

    - Братцы, свои, свои! - крикнул один из членов странного экипажа. Сойдя на землю, он пошел навстречу автоматчикам, шатаясь от усталости и раскинув для объятий руки.

    Это необыкновенное, казавшееся просто фантастическим, происшествие случилось в последний год войны. Но ему предшествовало множество других событий, тяжелых испытаний, которые вынесли наши советские люди, воины нашей славной армии. ЛЕТЧИК-ИСТРЕБИТЕЛЬ Михаил Девятаев, барражируя над Львовом, был сбит в бою. Тяжело раненным, он нашел в себе силы выпрыгнуть из горящей кабины.

    В себя он пришел на дне какой-то ямы. Наверху, в небе, безмятежно сияло созвездие Большой Медведицы. Девятаев шевельнулся и тут же услышал русскую речь:

    - Живем, браток?

    - Кто вы? - тихо откликнулся раненый.

    - Свои, летчики Вандышев, Кравцов. А ты?

    Девятаев не успел ответить. Сверху, из ковша Большой Медведицы, неожиданно высунулись две собачьи морды. И тогда он все понял: то были немецкие овчарки, сторожившие пленных летчиков.

    Утром пленники познакомились. У майора Вандышева на окровавленной гимнастерке поблескивали ордена. Приметив удивленный взгляд Девятаева. Вандышев усмехнулся.

    - Да... - сказал он. - В небе героем был. А теперь будем здесь, в яме, в плену. Это, пожалуй, потруднее. Но надо...

    И вдруг спросил резко:

    - Сумеешь?

    ИХ ПРИВЕЗЛИ в Клейнкенигсберг. Сторожевые вышки с пулеметами, колючая проволока под током высокого напряжения, собаки, эсэсовцы. Режим с изуверской точностью был построен в расчете на скорую гибель заключенных - побои, голод, холод. Девятаев часто вспоминал слова Вандышева о том, что здесь, в плену, хоть и труднее быть героем, но надо... Не забывал этого и сам Вандышев. Однажды он сказал товарищу:

    - Мы решили сделать подкоп. Введем за колючку и... Понял?

    Еще бы не понять! Но что делать Девятаеву с руками? Раны не заживали. На перевязке русский врач, седой, темнолицый, сказал вполголоса: "Берегите руки... Работайте осторожно". Позже узнал Девятаев, что именно этот, оставшийся неизвестным, русский патриот, доставил в барак ножи, компасы и карты Германии, нарисованные на носовых платках.

    Подкоп рыли упорно. Торопились. Весь блок - шестьдесят пленных летчиков - жил единственной надеждой. Опускаясь в яму, привязывались веревками, чтобы при обмороке товарищи могли вытащить. И рыли, рыли...

    Но нашелся предатель. Ночью немцы увели Вандышева и еще двух пленных летчиков. Наутро построили весь лагерь. Вызвали Михаила. Комендант приказал снять с него сапоги. Босым, повели в лагерь смертников - Мюльхаузен, выдали номер - 3234. "В крематорий!" - понял Девятаев.

    И снова испытал он великую силу братства советских людей. В бане крематория работали два русских танкиста. И когда тут же, в бане, эсэсовцы избили одного пленного и тот упал замертво, танкисты сорвали с мертвого бирку и незаметно передали ее Михаилу, привязав его бирку покойнику.

    - 3234! - крикнул офицер-эсэсовец.

    - Вот он! - показали танкисты на мертвого.

    - Обморок?- спросил эсэсовец и, повернув бирку, сверил номер с приказом. - В крематорий! Там он придет в себя.

    Танкисты шепнули Девятаеву: "А теперь забудь, как тебя звали. Ты родился снова...".

    ШЛИ ДНИ, недели, месяцы. Декабрьской ночью группу пленных подняли, погрузили в холодный вагон. Маршрут - в прибалтийский город Свинемюнде. Страшное, гиблое это оказалось место: лес, болота, а дальше море.

    Но вырваться надо! В трех километрах от концлагеря находился большой аэродром, и пленных иногда заставляли заравнивать воронки после бомбежки. Опытным взглядом летчика Михаил незаметно рассматривал самолеты. Надежда не оставляла его. Но одному - не выйдет. Девятаев решил позорче присмотреться к людям. Помог случай. Веснушчатый парень с перебитой переносицей, которого все звали Курносым, отдал свою тарелку с супом обессилевшему поляку. Только в фашистском концлагере можно было по-настоящему оценить такое великодушие. Девятаев как-то подошел к Курносому и смело завел разговор о побеге. Его звали Володей Соколовым.

    -    Из Свинемюнде еще никто не выбирался живым, - ответил он.

    -    Можно бы раздобыть баркас или... самолет... - сказал Михаил.

    -  А у тебя здесь есть... знакомый летчик? - спросил Соколов.

    Сказать? - Девятаев поглядел Володе в глаза. - Нет, сразу нельзя.

    -    Надо поискать, - неопределенно ответил он.

    Через некоторое время Девятаев все же решился:

    -    Есть тут один летчик. Только очень слаб...

    Соколов зевнул и отвернулся. А наутро, во время заготовки дров в лесу, Михаила окружили пятеро пленных. Приземистый человек с русой бородкой спросил угрюмо:

    - Говори... где летчик? Я офицер Иван Корж. Говори.

        Но ни теперь, ни назавтра ничего не сказал Девятаев. Прежде надо было узнать точно, кто такой Корж. Оказалось, что это вымышленная фамилия Ивана Кривоногова, пограничника, командира взвода, дравшегося с первого дня войны на реке Сан. За попытку побега из концлагеря и убийство предателя он был приговорен к смерти, но его спасли французские коммунисты-подпольщики. Здесь, в Свинемюнде, Кривоногов был в команде смертников: эсэсовцы стояли за укрытием, а он выкапывал неразорвавшиеся бомбы... И тогда Михаил назвал себя.

    ПЕРВАЯ часть плана побега была осуществлена сравнительно быстро. Володя Соколов пользовался доверием у немецкой охраны аэродрома, и в команду по маскировке самолетов ему удалось постепенно включить всех своих друзей. Вторая часть плана заключалась в том, чтобы завладеть самолетом и взлететь. Все это надо было сделать без единого выстрела.

    Но тут произошло событие, едва не ставшее роковым. Вечером в бараке какой-то тип по имени Костя завел разговор о Родине:

    - Ха! Девочки в белых фартуках пишут на эту тему со-чи-не-ния... А мне все равно, где родина: были бы денежки, вино да всякое такое.

    Михаил, не помня себя, ударил подлеца в подбородок. Тот закричал. В барак ворвались эсэсовцы. Девятаева приговорили к экзекуции под названием "Десять дней жизни": пленного ежедневно избивали, и еще не было случая, чтобы кто-нибудь выдерживал более десяти дней. Михаила били почти неделю кряду. На ночь бросали в барак. Товарищи выхаживали его, отдавали свои порции скудной пищи. Иные заколебались: "Разве он полетит? Кончится не сегодня-завтра... Пропало все!".

    Всю неделю шел снег, метелило. На седьмой день с утра распогодило. Команду Соколова назначили расчищать от снега взлетную полосу. Михаил поднялся. Сегодня или никогда!

    Десять пленных и один конвоир вышли из концлагеря. Пятеро - Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Володя Соколов, Петр Кутергин и Володя Немченко были готовы к побегу. Остальные ни о чем не догадывались...

    Впереди справа начиналась цепочка капониров, а дальше темнело море. Может быть, кто-либо из пленных вел себя в эти минуты недостаточно осторожно, но так или иначе у охранника возникли какие-то подозрения. Неожиданно он загнал всех пленных в капонир, вскинул винтовку. Решали секунды. Кривоногов взмахнул тяжелой клюшкой - и конвоир рухнул на землю.

    - Товарищи! Спокойно! Мишка - летчик. Мы сейчас улетим.

    Завалили снегом труп и пошли...

    Вот и "Хейнкель-111". Он зачехлен. Неизвестно, есть ли в баках бензин. Неизвестно, сумеет ли Михаил запустить моторы. Но выбора нет. Двадцать рук по сигналу Девятаева, обдирая в кровь пальцы, расчехляют самолет. Михаил забрался в кабину, открыл бензиновый кран, включил зажигание. Зарокотал левый мотор, потом - правый, Иван Кривоногов в это время волчком вертится под машиной, снимает зажимные струбцины с элеронов. Наконец, все на месте. Михаил дал газ и вырулил на взлетную полосу. Ничем не подозревавший стартер выстрелил из ракетницы.

    Машина бежит, но... Хвост не отрывается от земли. А впереди - море. Еще секунды - и будет поздно. Неужто гибель?.. Девятаев резко развернул самолет у самой воды. А на аэродроме между тем поднялась тревога. Со стороны ангаров бегут эсэсовцы...

    Разогнав машину прямо на охранников, пилот заставил их расступиться и снова развернулся против ветра. Еще раз - на взлет... Свобода или смерть!

    У самой кромки берега "Хейнкель" тяжело оторвался от земли, блеснула холодная сталь моря, и машина мягко закачалась на могучей груди ветра...

    Мятежный "Хейнкель-111" обстреливали немецкие зенитки, встречный "Фокке-Вульф" дал по нему очередь и отвалил, - видно, кончились патроны. Михаил набрал высоту и ушел в облака - теперь ни зенитки, ни истребители не найдут его. "Окна" в облаках позволяли видеть землю. Через час полета на дорогах появились колонны войск, дымные ленты пожаров плыли над черными селами... То была линия фронта. Михаил снизился и почувствовал, что силы иссякли. Но теперь это было уже не страшно. Они были среди своих.

    Михаил Девятаев работает сейчас капитаном маленького буксира, бороздящего волны великой русской реки. В прошлом году в Горьком он встретился с дорогим своим побратимом - Иваном Павловичем Кривоноговым. Вспомнили трудную свою судьбу, необыкновенный побег из фашистского плена.

    Сколько на нашей земле таких героев, воспитанных партией, всем укладом нашей жизни, нашего общества! Иные из них внешне незаметны, они словно бы растворяются в ярком, солнечном утре жизни. Но в лихолетье, когда Родину окутывают тучи, негасимыми огоньками сверкают они там и тут.

(На фотографии: Ян Винецкий и Михаил Девятаев)

Смотрите также в этом номере статьи: "Памяти Девятаева", Сергея Новикова "Позывной-"Мордвин"", Михаила Черепанова "Третью мировую войну предотвратил наш земляк?", Анатолия Иванова "Он всем был другом"