Журнал “Наш дом - Татарстан”

На фасаде столичного здания появится мемориальная доска отцу российского футуризма

«В этом здании в1899-1901 гг. учился выдающийся украинский художник-новатор, основательфутуризма в России Давид Бурлюк» - такой текст на русском, татарском иукраинском языках будет на мемориальной доске, которую установят нафасаде здания гимназии № 3 Казани, что на улице Горького.

Для меня Давид Бурлюк не просто интересный, самобытный художник. Преждевсего - это яркая, неординарная личность из когорты талантливых исильных, таких как Шаляпин, Горький, Фешин. Бурлюк не был красивым вобщепринятом смысле этого слова, с нескладной фигурой, одноглазый (вовремя детской игры лишился левого глаза), левша. Иногда его сравниваютс Пьером Безуховым. Человеку с такими данными бывает непростопереступить через комплексы и заявить о себе, а Давид Давидович сумелподняться до сказочных высот.

О Бурлюке я узнал случайно, во время перестройки, из статьи ЕвгенияЕвтушенко в журнале «Огонек». Евтушенко интересно рассказал, как в 1956году присутствовал на встрече с Давидом Давидовичем в МосковскомЛитературном институте: «Вот он, живой свидетель и творец истории,«сотрясатель» устоев дореволюционного общества, соратник и другМаяковского!» Чуть позже мне попались на глаза стихи моего любимогопоэта Игоря Северянина, с намёком на Давида Давидовича:
«Для отрезвления ж народа,
Который впал в угрозный сплин,
Не Лермонтова – «с парохода»,
А бурлюков – на Сахалин».

Эти строчки возбудили во мне самый живой интерес к особе Бурлюка. ВедьИгорь Северянин был сыном Серебряного века - изысканный и воспитанный.Надо было очень постараться, чтобы довести его до откровенной ругани!Бурлюку, надо полагать, это удалось. Но определяющим моментом ввозникновении моего предметного интереса к личности Давида Давидовичапослужила встреча в городе Нежине с Александром Капитоненко, которыйвозглавляет на Украине «Фонд Давида Бурлюка». Когда АлександрМаксимович узнал, что я из Татарстана, то сразу заговорил о Бурлюке. Яже после этой встречи начал собирать все доступные материалы о ДавидеДавидовиче, особенно о его казанском периоде. Когда же поделилсязнаниями о Бурлюке со своими знакомыми, то был буквально ошарашен:«Почему ты решил, что он украинец? Он ведь Давид Давидович! Подобныеимена присущи людям другой национальности». После такого разговора яначал внимательнее изучать собранные мною материалы. И выяснил, чтоБурлюк родился на хуторе Семиротовщина Харьковской губернии (сейчас этоЛебединский район Сумской области), по словам самого Бурлюка, егопредки - запорожские казаки, служили писарями.

К тому же современникивспоминали, что Бурлюк говорил по-русски с заметным украинскимакцентом. Владимир Маяковский, представлял Давида Давидовича не иначекак «Мой друг - хохол». Да и украинская тема красной нитью проходила вего работах, самые известные - «Казак Мамай», «Малороссы (Мои предки впоходе)». Более того, украинский народ принял картины Бурлюка за свои.В артели селянок-ткачих, открытой до революции на Черкасщине, ткаликовры с рисунками Давида Давидовича. Уж больно картины, выполненные встиле неопримитивизма, пришлись по душе руководительнице артели ГаннеСобачко, которая увидела их на выставке в Киеве. Домотканыековры-картины быстро расходились по Украине. Об этом мне поведалДмитрий Горбачев - ученый-искусствовед, долгие годы изучавший жизненныйи творческий путь Бурлюка. Но лучше всех о своей украинскойсамоидентификации сказал сам художник: «Украина в моей особе имеетнаивернейшего сына», «Украина была и остается моей родиной, там лежаткости моих предков - вольных казаков».

В Казани Бурлюк оказался случайно. Его отец, которого также звали ДавидДавидович, - управляющий у крупных землевладельцев - трудные временапереживал у своего приятеля Никифора Еленевского, управляющего имениямиграфини Остен-Сакен под Симбирском, на хуторе Линевка. Много лет спустяДавид женится на Марии Еленевской - дочери друга отца, в свое времяприютившего семью Бурлюков. Мария была на 15 лет моложе своегоизбранника.

Именно в Линевке в руки Давида Бурлюка попала газета, в которойсообщалось, что Казанская художественная школа объявляет наборучеников. В конце августа 1899-го Давид с матушкой приезжают в Казань,о которой потом Бурлюк напишет: «А Казань, люльку своего искусства, явспоминаю всегда с улыбкой».

В то время Казанская художественная школа располагалась на БольшойЛядской улице, в красном кирпичном здании, принадлежавшем Софии Вагнер.Сейчас это гимназия № 3 на улице Горького, 16/7. Когда Бурлюки подавалив канцелярию документы, их встретил директор Григорий Медведев.«Человек с черными усами и бородой, вкусно причмокивающий приразговоре, - писал потом Давид Давидович, - Григорий Антоновичпосмотрел рисунки, затем позвал архитектора Мюфке: смотрели вдвоем.Хвалили. Одобрили». А вот документ о его зачислении: «Его ВысокородiюГосподину Завъдывающему Казанской Художественной школой от мъщанинаДавида Бурлюка. Прошенiе. Желая поступить въ число вольнослушателей,вверенной Вашему Высокородiю школы, имею честь покорнейше проситьдопустить меня къ испытанiю по рисованiю; документы будутъ представленыпо принятiю въ школу. Давидъ Бурлюкъ. 1899 года Августа 26 го».
Должен сказать, что эти документы ранее нигде не публиковались, об ихсуществовании никто не упоминал. В каждом архивном деле лежитспециальный лист, в котором делают отметки все открывающие эту папку иуказывают страницы, с которыми работали. Эти папки последние 20-30 летникто не открывал. С найденных документов были сделаны официальныексерокопии, на них поставлены штампы, позволяющие пользоваться даннымикопиями как подлинными документами. Хочу обратить внимание, чтовышеприведенное прошение было обнаружено фактически случайно. Оно былоподшито в папке «Выбывшие», а не «Поступившие». Вероятно, канцеляристошибся.

Приехав в Казань, Бурлюк поселился на улице 3-й Солдатской в домеШуллер. (Это в районе улицы Достоевского, возле Чеховского рынка.) ЖилБурлюк вместе с другим студентом - Ермогеном Цитовичем, внукомзнаменитого писателя и общественного деятеля Аксакова, автора сказки«Аленький цветочек». Столовались молодые в столовке на той же 3-йСолдатской улице, около клиники Казанского университета, которуюсодержала вдова дьякона. По словам Бурлюка, «столовка была не последнимномером среди радостей жизни». Но Давид учился в Казанскойхудожественной школе до Масленицы 1900 года, поскольку его отец нашелновое место службы - в Херсонской губернии, и сын уехал ближе кродителям. Зимой 1900-1901 годов Бурлюк учился в Одесской школеОбщества изящных искусств, которой руководил Кирияк КонстантиновичКостанди. И если в Казанской школе было основательно поставленопреподавание академического рисунка, то в Одессе культивировалисьевропейские импрессионистические традиции. Как написал в своихвоспоминаниях Давид Давидович, «я от Костанди почерпнул первое понятиеоб импрессионизме». Однако осенью 1901 года Бурлюк вновь в Казани.Причину своего возвращения он указал сам: «В Одесской школе посравнению с Казанью чересчур казенно». Вторую зиму в Казани доРождества Бурлюк с приятелями жил в полуподвале на одной из улиц,выходящих на Казанку. Эта вторая зима в Казани запомнилась Давиду такназываемыми «набросками», как он сам выражался: «это было родпосиделок». Молодежь собиралась у кого-нибудь дома: делали наброски,спорили об искусстве, по возможности вкусно ели. Часто собирались вдомах известных казанских семей: Ивановских, Преклонских,Девлет-Кильдеевых. На Рождественские каникулы Бурлюк уехал кродственникам своего приятеля Дунаева, потомка драматурга Сумарокова, вЛаишевский (в мемуарах Бурлюка - Лаптевский) уезд, что в 60 верстах отКазани. Именно там был написан знаменитый этюд зимней избы, которыйповторялся несколько раз в картинах Бурлюка, написанных уже в Америке.По возвращении в Казань Бурлюка ждали приятные известия. Его эскиз«Лунная ночь» был куплен преподавателем Казанской художественной школы,известным архитектором Мюфке (по его проекту был построен дом Кекина).Другой эскиз - «Мельницы над Днепром», который впоследствии назывался«На берегу реки», был выставлен в натурном классе художественной школы,за него Бурлюк получил премию - 25 рублей.

В своих воспоминаниях Бурлюк подчеркивает, что достойному обучению вКазани препятствовало почти полное отсутствие художественныхпроизведений. Была картина Репина - портрет Александровой-Гейнс, женыказанского ген.-губернатора. Последняя работа до сих пор выставляется вГосударственном музее изобразительных искусств РТ. Обучение в Казанскойхудожественной школе Бурлюк не закончил, в 1902 году он уехалпродолжать обучение в Мюнхен. Думается, что решение уехать было принятоне сразу, а когда улучшилось материальное положение семьи.

В Национальном архиве РТ хранятся и другие документы, освещающиепереписку Бурлюка с Казанской художественной школой. Не все было такпросто. Так, в письме, доставленном в канцелярию художественной школы вноябре 1902 года, Бурлюк высказал упрек в том, что его оценки поразличным предметам не везде указаны или указаны не точно.

Изучая документы Бурлюка, я случайно обнаружил и Прошение о зачислениив Казанскую художественную школу от Николая Фешина, Прошение его отца.Интересно, что эти два, пожалуй, самых известных ученика Казанскойхудожественной школы, поверхностно знавшие друг друга в Казани, крепкосдружились в далекой Америке. Эта человеческая и творческая дружбадлилась более 20 лет.

Когда материалов о жизни Бурлюка в Казани стало много, украинцыНижнекамска на общем собрании приняли решение о начале работы поподготовке документов об установлении мемориальной доски Давиду Бурлюкув Казани. Это весьма нелегкая работа, требующая терпения, железныхнервов и финансовых затрат. Начиная эту работу весной 2007 года, япришел в Казанскую гимназию № 3, в стенах которой 110 лет тому назадрасполагалась Казанская художественная школа. Ведь для установлениямемориальной доски в числе многих документов необходимо согласиеюридического лица, которому здание принадлежит. В данном случае этодиректор гимназии. Как и Бурлюк 110 лет тому назад, я прошел покоридору со сводчатыми окнами, поднялся на второй этаж в канцелярию,спросил директора, мне предложили подождать. В приемной я увидел стенд,посвященный выдающимся выпускникам гимназии, и ахнул: на стенде в одинряд вывешены портреты Николая Фешина, Давида Бурлюка, Петра Дульского!И хотя учились они не в гимназии, а этом здании, такое уважительноеотношение к истории приятно поразило. Вскоре подошел директор АлександрМорозов, заслуженный учитель РТ. Умное, тонкое лицо выдавало в немпотомственного интеллигента. Я рассказал о своих поисках и планах,Александр Юрьевич сразу все понял, обещал полную поддержку.

Украинцы Нижнекамска очень переживали, когда подавали проект текста намемориальной доске в Институт языка, литературы и искусства им.Галимджана Ибрагимова. Это уже третья мемориальная доска, которуюУкраинская НКА «Вербиченка» устанавливает в Казани, и всегдасогласование текста на татарском языке проходило трудно и нервно. Наэтот раз все было удивительно легко и спокойно.

Пока я готовил необходимые документы, пришло приглашение от«бурлюковеда» Капитоненко на торжественное открытие мемориальной доскина фасаде гимназии в украинском городе Сумы, где учился Давид Бурлюк.На открытие приехали внучка художника Мери-Клер Холт-Бурлюк и ее мужГарольд Дживог из Канады, внучатая племянница Яна Каталикова из Чехии.Там же я познакомился с известными «бурлюковедами»: профессоромДмитрием Горбачевым (Киев) и Александром Парнисом (Москва). Низкосклоняю голову перед этими мужественными людьми. В далекие 1960-е онипереписывались с Бурлюком, изучали и пропагандировали его творчество вСССР. И хотя они имели неприятности с КГБ, их это не остановило!

Честно говоря, подавал пакет документов о разрешении на установкумемориальной доски с тяжелым сердцем. В этот день началась война вЮжной Осетии, когда она закончится - никто тогда не знал, но чувствовнутренней тревоги не покидало. Четыре месяца длилось томительноеожидание. И только в конце ноября раздался долгожданный звонок, авскоре в руках уже было Постановление Кабинета министров РТ от 21ноября 2008 года № 827 «Об установлении мемориальной доски на фасадездания гимназии № 3 Казани». Одним из первых об этом узнал известныйказанский скульптор Махмут Гасимов, в руках которого будет рождатьсямемориальная доска. Дважды подолгу стояли мы с ним перед зданием, вкотором когда-то учился Бурлюк, прикидывая, где должна висетьмемориальная доска и как она должна выглядеть. В итоге было решено, чтомемориальная композиция - доска и чуть выше горельеф с изображениемхудожника - будет установлена справа от центрального входа в гимназию,на уровне второго этажа.



Давид Давидович Бурлюк (1882-1967) - отец футуризма в России

С именем Бурлюка неизменноассоциируется зарождение футуризма в России и, в значительно меньшейстепени, художественная жизнь Казани, но они имеют, тем не менее,несколько точек соприкосновения, разбросанных во времени XX столетия,незримыми нитями связывающих великие континентальные пространстваРоссии и Америки.

На рубеже 1900-х годовБурлюк учился в Казанской художественной школе и оставил глубокий следне только в памяти тех, с кем учился и дружил, но и у последующихпоколений учеников, знакомых с его ученическими работами в школьноммузее. На решение учиться в Казанской художественной школе не впоследнюю очередь повлияла репутация школы, находящаяся на подъемесвоего развития. И хотя, по выражению самого Бурлюка, «школа гремелаименем Фешина», его собственное пребывание в ней не осталось незамеченным. Без его участия не обходилось ни одно событие в школе -будь то выставка ученических работ, где один из его эскизовудостаивается денежной премии, а другой даже приобретаетсяпреподавателем архитектурного отделения Карлом Людвиговичем Мюфке(случай сам по себе исключительный); или ученический спектакль,даваемый с благотворительной целью, по Чехову «Дядя Ваня», для которогоБурлюк писал декорации.

Друзья называли Бурлюкатак же, как и в семье, - Доди. «Додю Бурлюк на этюдах» - подписаннабросок Надежды Николаевны Ивановской в альбоме с портретами почтивсех участников рисовальных вечеров. В семье художницы хранилась иакварель с изображением зимнего пейзажа с дарственной надписью Бурлюка,а также его небольшой живописный холст «Головка девочки», артистизмомисполнения разительно отличающийся от всего, что делалось тогда вшколе.

В своих воспоминаниях оказанском периоде особое внимание Бурлюк уделил Григорию Медведеву,одному из инициаторов учреждения Казанской художественной школы, втечение ряда лет исполняющего обязанность ее заведующего, преподавателюосновного рисовального и живописного классов. «Галтоныч», как за глазазвала его вся студенческая братия, - одна из колоритнейших фигурхудожественной жизни Казани рубежа XIX-XX веков. С момента первогознакомства, когда просматривал работы Бурлюка перед зачислением его вшколу, дав им высокую оценку, и позже, на протяжении всего времениучебы, Медведев следил за его успехами и предсказывал Бурлюку большоебудущее. Счастливой случайностью (очередной переезд семьи по местуновой службы отца) можно считать и пребывание Бурлюка в Одесской школе,где он, по собственному признанию, «многому научился за полгода». Такимобразом, в предельно короткий срок - с сентября 1899-го по май 1902года Бурлюк соприкоснулся со всем тем, что могли дать в то времяведущие в российской провинции художественные школы - Казанская с еестрого поставленным преподаванием академического рисунка и Одесскаяшкола Кирияка Костанди, культивирующая европейские импрессионистическиетрадиции. Именно этот, начальный период творческой биографииорганизатора эстетической революции позволяет судить о прочности егохудожнического профессионализма и эстетической подготовленности,убеждая в том, что отнюдь не все было им впоследствии «сброшено скорабля современности». Напротив, многое в контексте его искусствапоследующих лет было удержано из этих ранних впечатлений. Пособственному признанию, в картинах о России, создаваемых уже в Америке,Бурлюк часто повторял этюд избы с заиндевевшими окнами и чернымиворотами, написанный в свое время «сидя в снегу на святки в именииДунаева Лаишевского уезда Казанской губернии», куда он приехал поприглашению сына хозяина, также обучавшегося в художественной школе.Лейтмотивы памяти, истории, культуры пронизывают полотна «Большаякрасная корова», «Толстой пьет чай в доме вдовы Копыловой» и многиедругие. И потому вряд ли следует однозначно принимать характеристику,данную Борисом Лившицем «творческой стихии Бурлюка, «из ничего»создавшего мощное направление в русском искусстве».
Уже завершая учебу вказанской школе, Бурлюк менее всего походил на неискушенногопровинциала. Да и в самих слагаемых метафорического образа«полутораглазого стрельца», воплотившего синтез космологическихисторико-культурных понятий Востока и Запада, нетрудно обнаружить рядомс родовыми «скифскими» корнями (сам Бурлюк ссылался на них постоянно) иэлементы того вполне конкретного Востока, форпостом которого была иоставалась Казань, что для самого Бурлюка не прошло не замеченным.
Не окончив полного курсашколы, лишь со свидетельством Бурлюк покинул Казань в мае 1902 года,«навсегда унося самые теплые воспоминания о казанской художественнойшколе и казанских друзьях».
Спустя десять лет Бурлюквновь побывал в Казани, теперь уже в качестве отца русского футуризма.Широко известное турне футуристов по России в Казани вызвало широкийрезонанс: «Бурлюк и другие сорвали сбор в 1500 рублей», - писал ПетрДульский своему близкому другу по художественной школе ГеоргиюЛукомскому. О том, какую реакцию вызвало выступление футуристов вкругах художественной молодежи, свидетельствуют воспоминания АлександраРодченко, в то время ученика Казанской художественной школы, бывшего,по собственному признанию, «не только поклонником (футуризма - Е.К.), агораздо большее - приверженцем». Родченко отдал дань кубофутуризму вряде ученических работ. Он же устроил единственную в Казанифутуристическую выставку - она украсила один из частных рождественскихбалов в Казани, «для этого написал двадцать футуристических вещей накартоне клеевой краской, писал их с удовольствием».
В сфере влиянийфутуристических тенденций оказалась не только художественная школа.Неожиданное преломление они получили в деятельности Александра Мантеля,представителя литературно-художественной богемы, издателя, критика,литератора, художника и коллекционера. Его сугубо частная инициатива,проникнутая духом мирискусснического культуртрегерства являласьсвоеобразной альтернативой лидирующей в художественной жизни Казанидеятельности художественной школы и своеобразной платформой для всего,не принимаемого губернской прессой и официальными художественнымикругами. 1913 год – времена особо бурных диспутов, публичных скандаловрусских футуристов и развернувшейся кампании против «Мира искусства».Мантель немедленно откликнулся на это сборником «Нео-футуризм». Онвышел в свет в самом начале 1913 года - рецензия на него поэта ПетраДраверта, содержащая резкую отповедь анонимному издателю в«Волжско-Камской речи», появилась уже в апреле. Несмотря на претензии,которых много в тексте декларации в сборнике, и приставку «нео»,сборник не несет в себе ничего принципиально нового в сравнении с тем,что Борис Лившиц метко охарактеризовал как «бурлюканье бубновыхвалетов». Думается, сам Бурлюк не только не имел отношения к этомуизданию, но и вряд ли подозревал о существовании казанских футуристов,стремившихся не отстать от времени. Но, однако, явился некой косвеннойпобудительной причиной футуристического всплеска в художественной жизниКазани. Не внеся ничего принципиально нового в футуристическоедвижение, фактом своего появления казанский квази-футуризмсвидетельствовал лишь о широте движения в целом, захлестнувшего ихудожественную жизнь провинции.
Много позже, уже в 1945году, между Давидом Бурлюком и Петром Дульским, видным художественнымдеятелем и историком искусства, завязались переписка и обмен изданиями.Так образовался казанский архив Бурлюка, содержащий фотографии,репродукции с работ японского и американского периодов, материалы отворчестве художника - буклеты, каталоги выставок, публикации, номераиздававшегося Бурлюками журнала «Цвет и рифма», письма. «Воспоминаниямои представляют интерес, - писал Бурлюк, - потому что на мосту жизнимоей я встречал многих спутников ее, что современьем признается важнымдля великого колеса русской отечественной, позже, японской иамериканской культур».
Чем, как не провидениемсудьбы, можно считать и то, что во всей дальнейшей жизни Бурлюка вАмерике его связи с Казанью так и не порвались? Бурлюк никогда незабывал своих «корней»: «Я люблю Америку без оговорок. И я люблюРоссию. Здесь нет конфликта. Россия останется мне духовной матерью, номогу же я иметь одновременно мать, а также отца?» В своихкорреспонденциях на родину Бурлюк старался как можно полнее отразитьвсе то, что было сделано им за годы жизни в Новом Свете. Благодаряизвестным американским музеям, где хранятся произведения Бурлюка,перечень выставок его произведений начиная с 1923 года, особенновпечатляют его ежегодные, с 1941-го по 1958 годы, экспозиции в лагеряхНью-Йорка, а также довольно обширная библиография о нем в американскойпрессе, имена художников, в разные годы исполнявшие портреты Давида иМаруси Бурлюков. Мы знаем Бурлюка - журналиста, корректора,разнорабочего, издателя, поэта, теоретика искусства, сохранившегоприверженность идеям футуризма и веру в их жизнеспособность,признававшего однако все футуристическое безрассудство своей юности,предпринимателя, владельца собственной галереи, радующегося тому, чтоблагодаря низким ценам его картины может купить учитель, столяр,изготавливающий для него подрамники, наконец, коллекционера, и в этойобласти не изменившего своим пристрастиям к «примитивам», теперь уже -американским.
Случайные превратностисудьбы сблизили Фешина и Бурлюка лишь в Новом Свете, до этого их пути вискусстве пролегали в диаметрально противоположном направлении. Еще доприезда Фешина в Америку, в январе 1923 года, Кристиан Бринтон идиректор Бруклинского музея искусств Вильям Фокс открыли большуювыставку русского искусства, где полотна Фешина и Бурлюка занялизначительную часть экспозиции. Фешин попросил Бурлюка позировать дляпортрета - фрак, жилет из золотистого японского шелка, цилиндр и белыеперчатки явились необходимыми аксессуарами для портреталектора-футуриста. Это была одна из первых работ Фешина, созданнаяпосле его приезда в Америку, принесшая ему новый успех. Дважды Фешинписал и Марию Никифоровну Бурлюк.
Впоследствии, не развстречаясь в Нью-Йорке, Бурлюки посвятили Фешину один из номеров своегожурнала «Цвет и рифма», запечатлев историю своих дружественныхотношений, длящихся более трех десятков лет, не раз репродуцировали егоработы в своих изданиях. По все тем же воспоминаниям Давида Бурлюка, ихпоследняя встреча состоялась в феврале 1944 года в галерее КларыГроссман в Лос-Анжелесе, устроившей выставку Бурлюка, увидеть которую иприехал Фешин.
В конце концов, как и Фешина,слава нашла Бурлюка в Америке. Но не вытеснила из глубины души русскиххудожников любви к родине. «Казань, наш дорогой город, никогда недолжен забыть нас! Разве не так, Давид Давидович?» - Фешин и Бурлюквсегда обращались друг к другу по имени и отчеству.