Об Ассамблее

Игорь АЛЕКСЕЕВ,
кандидат исторических наук

    Изучение предпринимавшихся в прошлом неоднократных попыток обращения евреев в христианство традиционно считается в нашей стране делом неудобным и с научной точки зрения малоперспективным. Отчасти это объясняется боязливо-подозрительным отношением отечественной интеллигенции ко всему тому, что в совокупности зовётся у нас еврейским вопросом, отчасти - историческим конфликтом национальных и религиозных интересов, который непременно вызывает исследование данной проблемы. Тем не менее, в самом российском общественном сознании, главным образом, на его бытовом уровне, тема крещёных евреев (в просторечье - выкрестов) присутствует уже не одно столетие, и чем больше она оставляет недомолвок, тем больше появляется поводов для разного рода измышлений и ксенофобских фантазий.

    До сих пор в понимании большинства евреев слова «еврей» и «иудей» по-прежнему считаются тождественными. Для них соплеменник, искренне принявший другую (чужую) веру, перестаёт быть евреем. Впрочем, подобного рода стойкие стереотипы отчасти свойственны и представителям других народов, в том числе русского и татарского, чьё этническое объединение и становление было исторически обусловлено принятием той или иной религии. Вместе с тем очевидно, что если еврей, приняв христианство или ислам, продолжает мыслить пусть и серьёзно видоизменёнными, но всё-таки собственными этническими категориями, не забывает родного языка и противится культурной ассимиляции, то он отнюдь не становится ни русским, ни турком, ни немцем, ни кем бы то ни было. К сожалению, многие из соплеменников, для которых чистота веры и чистота крови являются главными критериями принадлежности к еврейскому народу, не в силах понять этого даже в космополитичном XXI веке. Поэтому и по сей день внутри еврейских диаспор продолжается деление на группы и группки.

    Эпоха государственного атеизма, смешавшая языки почище Вавилонского столпотворения, сыграла с народами России очень злую шутку, и теперь в условиях господства постсоветской псевдорелигиозности и псевдоэтничности всем нам крайне трудно разобраться в тех сложных этноконфессиональных тонкостях, которые и в прошлом-то доставляли немало головной боли не только учёным мужам и государевым людям, но и обычным обывателям. Мы не знаем своей истинной истории во многом потому, что не хотим её знать, ибо боимся, что она не уложится в те традиционные представления о ней, которые уже существуют в нашем сознании. Поэтому некоторым учёным проще что-то додумать на пустом месте, чем погрузиться в противоречивый и довольно скучный мир документальных свидетельств.

    Так, читая помещённую на сайте Казанского еврейского общинного центра информацию исторического плана, я обратил внимание на утверждение о том, что, вероятно, «первое ядро еврейской общины» составили здесь в XIX веке отставные кантонисты, имевшие право на жительство вне «черты оседлости». И тут же поймал себя на крамольной мысли о том, что подавляющее большинство из них, согласно архивным данным, были выкрестами. Так какая же это, по меркам нынешних радетелей за чистоту веры и чистоту  крови, была еврейская община?

    Как правило, о своих крещёных соплеменниках современные еврейские авторы пишут вскользь, больше, как о ничтожном довеске к иудейской общине. Однако ещё в конце XIX - начале ХХ веков не только в целом по России, но и в расположенной далеко за «чертой оседлости» Казанской губернии выделялись небольшие, но подчас очень влиятельные, группы евреев-христиан (среди которых были, кстати, не одни лишь православные), занимавшие достаточно специфическое положение в обществе.

    Одни из них постепенно полностью растворились в православно-русской среде и их национальные корни продолжали дотошно изучать разве что самые упёртые черносотенцы. Другие, приняв православие, но, не став русскими, зависли в межэтническом и межконфессиональном пространстве между ними и евреями (подобно тому, как кряшены зависли между русскими и татарами). Третьи, став де-юре христианами по конъюнктурным соображениям или же из-за сильного давления извне, продолжали де-факто оставаться евреями, втайне соблюдая иудейские обряды (а некоторые даже умудрялись чередовать их с православными).

    Столь пёстрая картина не являлась, конечно, результатом творчества исключительно самих евреев. В большей мере к её написанию приложили руку отечественные самодержцы, поставившие после разделов Польши перед собой цель интегрировать оказавшихся в невиданных до того времени количествах в их подданстве евреев в русское общество. Причём особо преуспел на данном поприще император Николай I, тридцатилетний период правления которого был отмечен небывалой законотворческой деятельностью по части решения еврейского вопроса (достаточно сказать, что при нём было принято около шестисот законодательных актов, имевших отношение к судьбе российских евреев).

    Стремясь разрушить систему кагалов - замкнутого еврейского самоуправления, являвшихся своего рода государствами в государстве, и пресечь усиливавшееся религиозное и экономическое влияние иудеев на православное население, Николай I избрал достаточно оригинальный по тем временам путь, сочетавший в себе применение административного и экономического кнута и социального пряника. Следует заметить при этом, что за столь активное внимание к еврейскому вопросу он довольно быстро приобрёл в широкой еврейской массе репутацию второго Амана. Однако даже те еврейские историки, которые в целом крайне негативно оценивают влияние на российских евреев законодательных инициатив Николая I, признают, что некоторые из них принесли вполне ощутимые положительные плоды.

    Так, например, борясь с широким распространением среди евреев непроизводительного труда и наличием в кагалах большого числа лиц без определённых занятий, император поделил евреев на полезных (купцов, ремесленников и земледельцев) и на не имеющих постоянного производительного занятия. Подвергнув последних усиленному рекрутскому набору и экономическому давлению, он одновременно поддержал создание еврейских земледельческих колоний, которые и оттянули на себя праздношатающуюся массу. Любопытно, что большинство из них, уже при советской власти, будучи преобразованными в колхозы, просуществовали до второй мировой войны.

    Однако больше всего Николаю I историки припоминают не то, как он пытался в очередной раз посадить евреев на землю, и даже не уничтожение кагалов, а другое начинание - указ 1827 года о введении для российских евреев рекрутской воинской повинности, от которой до того времени они откупались особым налогом. При этом от рекрутчины освобождались семьи раввинов, купцов и старшин кагала на время их каденции, жители сельскохозяйственных колоний, цеховые, фабричные механики и все евреи, имевшие среднее или высшее образование. Однако, как и следовало ожидать, особого восторга уравнение евреев с русским населением в деле несения государственных повинностей в кагалах, которым и была поручена трудная миссия воинского набора, отнюдь не наблюдалось.

    Дабы облегчить задание, тем же указом кагалам разрешалось, по своему усмотрению, сдавать государству вместо взрослых мужчин мальчиков в возрасте с 12 лет, чем многие из них охотно воспользовались. "Вскоре, - пишет по этому поводу историк В.В. Энгель, - власти разрешили семьям заменять своего рекрута единоверцем-"добровольцем" из того же уезда, а с 1853 г[ода] - евреями из других общин, не имевшими местных свидетельств и паспортов.

    В итоге в каждой общине появились т[ак] н[азываемые] ловцы («ловчики», «хаперс», «хапуны»), которые охотились на "чужих" евреев для сдачи в рекруты от "своего" кагала. Естественно, что проще было украсть ребёнка, и практика выкрадывания еврейских детей очень скоро приобрела широкие масштабы в еврейских общинах".

    Сданных кагалом государству мальчиков до достижения 18-летнего возраста отправляли в специальные кантонистские батальоны, разбросанные по всей стране. Институт кантонистов, созданный для содержания и подготовки к прохождению технической службы в армии несовершеннолетних солдатских сыновей, числившихся за военным ведомством, существовал в России с 1805 года. Туда же направляли и детей раскольников, польских повстанцев, цыган и прочих неблагонадёжных элементов. Однако причисление к ним еврейских подростков преследовало, помимо общеобразовательных, ещё и вполне определённые ассимиляторские цели. Посредством их долгосрочного (более чем на 25 лет) отрыва от семей и кагала и усиленного обучения 3акону Божьему, Николай I намеревался не только заставить широкие массы евреев служить России, но и убедить их детей перейти из иудаизма в православие. И, надо сказать, на этом поприще действительно были достигнуты заметные успехи. Берусь предположить, что обратить еврейских детей в православие не представляло особого труда не только по причине оторванности подростков от привычной этноконфессиональной среды, но и потому, что большинство из них не питало особой любви к своим соплеменникам, расставшимся с детьми таким малопочтенным способом.

    Тогда же отряды малолетних евреев увидел и наш губернский город, на территории и окрест которого располагался Казанский батальон военных кантонистов. С этого момента, судя по всему, евреи и перестали быть для местного общества национальной экзотикой. При этом, как и было предписано Николаем I, местное начальство старалось по мере возможности отваживать молодых евреев от иудаизма и делать из них ревностных христиан. Однако до начала 1840-х годов этот процесс шёл достаточно вяло и не носил системного характера. Кантонисты (настоящие и бывшие) крестились явно не с тем энтузиазмом, которого ожидали от них гражданские, духовные и военные власти.
Кроме того, при крещении они обязаны были давать не только устное, но и письменное обещание хранить в чистоте православную веру. Как правило, подобного рода тексты походили на простые отписки, но иногда священники закручивали в них такие выражения, что подписать бумагу мог лишь человек с крепкими нервами. Вот что, к примеру, говорилось в расписке, данной рядовым Чебоксарской инвалидной команды Х.Р. Лейзеровичем: "1840 года Июля 28 дня я нижеподписавшийся дал сию подписку Чебоксарскому Духовному Православному начальству в том, что я пришедши в совершенный возраст увидел неправость содержанной мной доселе Иудейской веры и ныне не во избежание какой-либо беды или из каких-либо нечистых видов, но единственно будучи убеждён в Истине Христианской веры возымел желание присоединиться к Православной Греко-российской церкви и по вступлении в члены Оной обязуюсь исповедывать учение православной церкви и исполнять все её постановления во всё продолжение моей жизни, совращаться же к прежней вере Иудейской и соблюдать обряды и праздники ветхозаветной церкви отнюдь не стану и с Евреями никакого согласия иметь не буду. Если же, вопреки сему моему обещанию, в последствии времени буду замечен в охлаждении к Христианской вере и в уклонении к прежнему Иудейскому вероисповеданию, то я подвергаю себя, как клятвопреступника, Суду Божию и строгому Суждению по законам”.

    Ситуация с крещением кантонистов стала существенно меняться, начиная с 1843 года, когда "Государь Император Высочайше повелеть соизволил" "приступить к обращению в христианство состоящих в заведениях военных кантонистов иудейского исповедания чрез надёжных священников, прибавя, ежели нужно, к имеющимся уже”, и одновременно потребовал от обер-прокурора Святейшего Синода графа Н.А. Пратасова дать им особое наставление. При этом Николай I указал на необходимость того, чтобы на дело это "обращено было особенное внимание, и вообще поступаемо со всевозможною осторожностию, кротостию и без малейшего притеснения".

    Насколько на местах соблюдали последнее распоряжение императора, остаётся только догадываться. Однако, как явствует из документов, темпы обращения в православие казанских кантонистов столичное начальство по-прежнему не устраивали. Основными причинами этого, как выяснилось позже, оказалась не столько какая-то особая религиозная выдержка молодых евреев, сколько недочёты в работе приставленных к ним законоучителей и отсутствие в Казани отдельного помещения для кантонистов (по причине чего многие из них жили в деревнях). Возведённые в Казанском Кремле по личному указанию Николая I казармы и предпринятые местным духовным начальством кадровые перестановки решили эти технические проблемы, и уже с 1845 года в деле крещения кантонистов наметился радикальный перелом.

    По сведениям командира Казанских батальонов военных кантонистов, за шесть месяцев - с 1 октября 1844 года по 1 апреля 1845 года - были обращены в христианство 41 кантонист и 1 нижний чин. 574 кантониста и 20 нижних чинов оставались иудеями. А немногим спустя, за 13 месяцев - с 1 декабря 1845 года по 1 января 1847 года - крестился 281 кантонист. Иудеев к тому времени из наличного состава оставалось лишь четверо.

    При этом, как правило, кантонисты с ярко выраженной еврейской внешностью получали при крещении фамилии по своим еврейским корням вроде широко известных - Нахимов, Моисеев, а имевшие европейскую наружность - русские фамилии, чаще всего, по именам и фамилиям своих восприемников, то есть крестных родителей. Так среди казанских кантонистов появились Васильевы, Михайловы, Павловы, Ефимовы, Гавриловы, Петровы, Дмитриевы, Никитины, Александровы, Орловы, Бибиковы, Некрасовы, Слободские и т.д. Ира Дайхман, к примеру, стал Александром Волковым, Мовша Плоткин - Василием Андреевым, Янкель Колбасный - Александром Виноградовым, Сроль Чухман - Николаем Блохиным, а Шлема Швейцер - Николаем Ивановым.

    Причём, в качестве крестных отцов и матерей здесь нередко выступали известные в губернии и даже за её пределами люди: в частности, архиепископ Казанский и Свияжский Владимир стал восприемником Григория Владимерова (Мошки Гуральника), предводитель дворянства Чебоксарского уезда поручик И.Д. Леонтьев - Константина Леонтьева (Шлиомы Шапиры), а командир III-й учебной бригады военных кантонистов полковник А.С. Андреев - Николая Андреева (Сроля Суватого). И уж, конечно, особого упоминания требует следующее событие: 22 ноября 1845 года в Казанском Спасском монастыре архимандритом Климентом под именем Лука Толстой был крещён 18-летний 3альман Каган, крестным отцом которого стал мало кому тогда известный студент Императорского Казанского университета граф Лев Николаевич Толстой.

    Батальоны кантонистов, несмотря на вполне понятные трудности, связанные с господством в николаевской армии суровой палочной дисциплины, становились неплохой школой для молодых евреев и способствовали их дальнейшей интеграции в российское общество. В большинстве своём из них получались грамотные люди, выбивавшиеся в фельдфебели, писари и унтер-офицеры. Некоторые из них завещали служить России и своим детям и внукам. Потомком еврея-кантониста был, например, один из наиболее приближенных к Николаю II генералов - Николай Иудович Иванов.

    Выходя в отставку, евреи-кантонисты, получившие право селиться с семьями повсеместно вне черты оседлости, разбредались по всей стране, становясь мелкими чиновниками, ремесленниками, преподавателями и т.д. Некоторые из них, принявшие крещение по конъюнктурным соображениям или под сильным давлением законоучителей, на склоне лет возвращались в иудаизм. Однако были и те, кто не только оставался крепок в православной вере, но и целиком посвятил себя служению ей. Известно, к примеру, что местные православные евреи-кантонисты Николай Громов, Николай Софронов, Николай Кузнецкий были приняты в Казанскую духовную семинарию. А последний из названных - Николай Кузнецкий, принявший монашеский постриг под именем Варсонофия, впоследствии стал известным духовным деятелем. В 1885 году в Киеве отдельным сборником были изданы его многочисленные статьи под общим названием "Миссионер из евреев и деятельность его по обращению в христианство".

    По данным В.В. Энгеля, заведения кантонистов за 29 лет существования практики приёма и обучения евреев обратили в христианство 50 тысяч человек. Вместе с тем, из них выходили и те, кто до конца оставался твёрд в иудейской религии. Несколько позже, по приказу Александра II из них был даже сформирован "Еврейский Его Величества Государя Императора полк", хорошо зарекомендовавший себя на полях сражений.

    Впрочем, в Казани и губернии, помимо евреев-кантонистов и их потомков, в XIX - начале ХХ веков жило немало евреев, принявших христианство и вне стен военного ведомства. Некоторые эмансипированные евреи, которых судьба забросила сюда из дальних западных местечек, рассматривали (и отнюдь не напрасно) смену веры как единственный тогда доступный шанс влиться в европейское общество в качестве его полноправных членов. Как пишет один местный публицист, к концу XIX века "еврейская община Казани была относительно невелика - 597 человек, кроме того, в городе насчитывалось 255 крещёных евреев". А почему собственно "кроме того"?

    Почему, к примеру, нужно выносить за рамки еврейской о6щины хорошо известных в городе православного еврея М.С. Венецианова или еврея-лютеранина А.Б. Ольшевского, застуканных жандармами в начале 1900-х годов в тайном еврейском кружке, занимавшемся помощью своим бедным казанским соплеменникам и пострадавшим от голода евреям юго-западных губерний Российской империи? На одном из собраний евреев, устроенном 4 марта 1900 года в "Славянском базаре", выкрест А.Б. Ольшевский, кстати, на чистом еврейском языке призывал собравшихся, по примеру католиков и православных, создать в Казани "общество для помощи рабочим, студентам и курсисткам из евреев". И, надо сказать, был услышан.

    Я бы не стал выводить из еврейской общины даже прославившегося на всю казанскую округу своими право-монархическими взглядами крещёного еврея купца Н.М. Гутмана, основавшего известное одноименное Товарищество, торговавшее посудой и электрическими принадлежностями. По воспоминаниям революционного историка А.Я. Аросева, он в числе немногих, под обстрелом социалистов поднимал 21 октября 1905 года залегших черносотенцев на штурм мятежной городской думы. Несмотря на свою достаточно странную даже для выкреста политическую ориентацию, он также не был чужд филантропии и, по некоторым данным, оказал своим соплеменникам помощи куда больше, чем иные твёрдые в иудейской вере евреи.

    В своих размышлениях я вовсе не старался посеять какие-то ненужные сомнения в умах казанских евреев. Единственно, чего я хотел добиться, так это привлечь внимание к ещё одной мало исследованной страничке нашей общей истории и по возможности уменьшить то количество нелепостей и несуразностей, которые существуют в наших представлениях о ней.