Об Ассамблее

Леонид ТОПЧИЙ

"Люблю я начало, которому нет конца"

Начало,
Люблю я начало.
Родился, шагай, живи.
Начало,
Люблю я начало,
Начало большой любви.

Но в жизни,
В том-то и дело,
Должен быть и конец. -
Есть дело, доброе дело,
И доброму делу -
Венец.

Но годы,
А их так мало
У нас по вине творца.
Начало,
Люблю я начало
Которому нет конца


***
За правдой идут
По тропе неторной.
За правду
Оружьем гремят и звякают.
С правдой носятся,
Как с писаной торбой,
А правда, по правде,
Бывает всякая.
Не сомневайтесь,
Не озадачу.
Вот она, правда -
В руках телеграмма.
Руки дрожат,
Как мальчишка плачу:
"Брат, приезжай,
Умирает мама".

"Мать заболела", - скажи ты лучше.
Или "грустит по тебе", - скажи.
Правда бывает чернее тучи,
Хуже самой последней лжи.

***
Поздравляю всех с победами,
Ухожу от вас, товарищи.
Ухожу, куда - неведомо.
Но спешу, как от пожарища.
Мой народ - Твое величество,
Ухожу в любые дали я,
Но не в рай коммунистический,
А куда-нибудь подалее

***
Мне говорят,
Что страшно умирать.
Когда-нибудь я сам поварю в это
И обо всем
Тогда уж
С того света
Подробно постараюсь написать.
В таком серьезном деле не совру.
Но я не верю в страх,
И вы не верьте.
Я оптимист и знаю, что умру,
И потому не думаю о смерти.


***
Много сделано, много осталось.
Нет, пожалуй, конца концу,
Потому не к лицу нам усталость,
Тишина и покой - не к лицу.
Нет предела людским желаньям,
Нет предела мечте людской…
Это кажется на расстояньи,
Что  сливается небо с землей,
А пойдешь - ни конца, ни края.
Так и мы, так и наши дела.
Так гори же, душа людская,
Если нужно - гори дотла!
Не довольствуйся в жизни малым,
Не ищи ты спокойных дней, -
Все, что сделано, -только начало
Настоящего счастья людей.


Дочери вместо письма

Я не часто в память погружен,
Но живу, тебя не забывая.
Здравствуй, дочь, похожая на сон,
Но, однако, девушка живая,
Мы с тобой не виделись давно.
Что же делать, если так случилось? -
Слов магнит и горькое вино
Нас двоих надолго разлучило,
До сих пор у слов душа в плену,
А когда проходит вдохновенье,
Припадаю к горькому вину
И твое в нем вижу отраженье

Все мы смертны.
Все мы жертвы тленья
И над нами властвуют года.
Может быть
В твой светлый день рожденья
Я уйду дорогой в никуда.

И когда мне отсчитает лета
Жизнь моя и подойдет конец,
 Исключая звание поэта,
Просто назови меня: отец.


Разговор с читателем
Поэма

Говорили наши педагоги:
-Ждут вас всех чудесные дороги,
Ожидает счастье вас, ребята. -
Педагогам верили мы свято,
Мы прощались в светлом
Школьном зале,
Веселились.
Пели.
Танцевали.
А потом,
В каком году неважно,
Хорошо его запомнил каждый,
На ходу прощаясь с вольным миром.
Шел в сопровожденьи конвоиров,
Вдоль лесной узкоколейной ветки,
Бывший ученик
Десятилетки.
Шел и вспоминал о педагогах.
Вот она, чудесная дорога.
Вот оно, предсказанное счастье -
От мороза стынущая чаща.
Жизнь прожить
В огромном нашем мире
Это вам не дважды два - четыре,
 Как в простой таблице
Не в тетрадке.
В нем свои законы и порядки.
Вправо шаг -
Считается побегом.
Влево шаг -
Считается побегом.
Не поймешь, кто злей -
Леса сплошные,
Люди
Или псы сторожевые?
Тут читатель
Мне не даст покоя.
Непременно спросит:-
-Что такое?
Почему ты,
Если не секрет,
Пожалел преступника, поэт?
Я ему отвечу по секрету:
- Кому жалеть,
Как не поэту,
Человека, если он в тревоге
Не по той совсем идет дороге.
И не рад он этому пути,
Да ведут -
Попробуй не идти.
Я же не сказал об остальных
Сверстниках,
Товарищах моих.
Самый никудышный ученик -
Двоечник,
Драчун
И озорник,
Говорят - теперь служитель муз
И вступил в писательный союз.
А какие песни у него
Есть про человека одного.
Никогда такого человека
От Москвы
До самого Казбека, От Казбека снова до Москвы
И обратно
Не видали вы.

А Сазов Павел,
Скромный очень,
Он теперь на фабрике,
Рабочий.
Мастер без Павлуши
Никуда.
И директор тоже - никуда.
Главки и сверхглавки,
Все равно -
Никуда. Вот то-то и оно.

Говорят,
Что Крутикова Вера,
Образцом служившая, примером,
Та, что так и рвалась в институт,
Та, профессор без пяти минут -
Повторяю - Крутикова Вера
Вышла замуж вдруг за инженера
Вера, подававшая надежды,
Подает теперь ему одежду,
И к обеду лучшие куски
И отлично штопает носки.

Поступил в торговый флот Иван
И ушел в открытый океан.
Разбрелись ребята по стране.
И опять читатель скажет мне:
-Брось ты эти лучшие куски,
Штопанные старые носки,
Примус,
Керогаз,
Электросвет.
Это - несущественно, поэт.
Не томи
Встревоженную душу.
Если начал песню - Дай дослушать.

Я ему, читателю, отвечу:
-В школу, на торжественную встречу
Собрались ребята.
Та же Вера,
Что женою стала инженера,
Раньше подававшая надежды,
А теперь  обеды и одежду.
Тот же никудышный ученик -
Двоечник,
Драчун,
И озорник,
Тот, кому звездою стала муза,
Литератор модный,
Член союза,
Тот же мореплаватель Иван,
Что видал открытый океан,
Пальмы, золотые берега - Это вам не тундра, не тайга,

Правда,
Возвратись из дальних стран,
Этот мореплаватель Иван,
Я не знаю даже почему,
Поклонился дому своему.
Даже звонко лаявшей дворняжке,
У порога выросшей ромашке -
Волк морской, обветренный, соленый,
На речушку глянул умиленно,
А увидев белый строй берез,
Был расстроган
Чуть ли не до слез.
Тот же павел,
Тот, без перемены,
После смены,
Подошел к директору-старушке
И сказал:
- Почтенье от Павлушки.

А Павлушка,
- Хоть куда!
Роста парень был примерно
Метра два.
Сходятся ветвистые дороги
Воедино.

Смотрят педагоги
На своих питомцев дорогих.
Одного лишь нету среди них.
- При побеге, - кто - то говорит, -
Я слыхал, товарищ наш убит.
 - Да, - сказали многие. -
И встали.  -
- Н-да, промолвил кто - то, -
Воспитали. Намечались игры,
Песни,
Речи.
Ничего не вышло в этот вечер.
Не могли ни взрослые, ни дети
Выйти за пределы междометий.

Тут читатель вскочит, наконец.
 - Что за тип?
Преступник и беглец.
Не дойдя до места назначенья,
Снова совершил он преступленье.
Там бы мог он,
Честный труд любя,
Реабилитировать себя.
Человеку каждому дано
Смыть с себя позорное пятно.

Дорогой читатель,
Говорят,
Что товарищ был не виноват
Что в году,
Каком году неважно,
Хорошо его запомнил каждый,
Лучше бы не знать его вовеки,

Подкатили к дому человеки,
Стали возле самого крыльца,
Взяли у товарища
Отца.
Взяли,
Посадили в "черный ворон".
Только не насильника,
Не вора,
Не бандита взяли,
Не фашиста,
Не врага, а взяли коммуниста,
Гнившего в германскую в окопах,
Бывшего в боях
Под Перекопом,
Воина и честного трудягу,
Ложного не сделавшего шагу,
Ни вражды не знавшего,
Ни злобы,
Верившего в партию до гроба,
И отца такого больше нет…

Снял товарищ со стены портрет
Всем известный. С трубкой.
И заплакал.
И швырнул святыню эту
На пол
И сказал (никто его не слушал,
Но у стен порой бывают уши):
 - Мы тебя с отцом любили вместе.
Был ты вдохновителем в труде,
Мы тобой гордились, пели песни
О великом друге и вожде.
Не щадя ни силы, ни здоровья,
За тебя на подвиг люди шли.
А речей! Такого славословья
Не слыхали даже короли.

Знать, в тебе заговорили страсти,
Но любого губит жажда власти.
Потускнел, должно быть,
Острый взор
У орла
С вершин Кавказских гор.
Грозному простил бы я царю
Гнев его. И тот к монастырю
Тяготел, чтоб Бог был в человеке.
Знать, в тебе заговорил Восток,
Может быть, ты мудр,
Но ты жесток,
Я тебе ни в чем теперь не верю.

А потом опять открылись двери,
И опять явились человеки,
Лучше бы не видеть их вовеки.-
Взяли,
Посадили в "черный ворон",
Только не насильника,
Не вора,
Не бандита взяли,
Не фашиста,
Не врага, а сына коммуниста.
А потом, прощаясь с вольным миром,
Шел в сопровожденьи конвоиров,
Вдоль лесной
Узкоколейной ветки
Бывший ученик
Десятилетки.
Дело в том, что в чаще,
Среди снега
Выстрел был.
Но не было побега.
А теперь спрошу тебя я кстати,
Что же ты умолкнул,
Мой читатель?
Почему же ты потупил взор?
Может быть, продолжим разговор?
Да, продолжим.
Такова судьба
Человека, если жизнь - борьба.
Жизнь - борьба.
А в то же время сами
Нежными любуемся цветами,
Солнцем дня
И звездами ночей,
Любим жен своих и матерей,
Друга охраняем от беды,
Строим школы,
Детские сады.
Значит, нами издавна вершила
Жизнеутверждающая сила.
И вершит.
Да будут позабыты
Жадные костры иезуитов,
Виселицы,
Плахи,
Гильотины,
Не людские,
Зверские картины
До сих пор не гаснущей войны.
Не себя мы убивать должны,
А в себе недоброе начало,
Жажду власти,
Алчность торгаша,
Чтоб у человека засверкала
Утренним сиянием душа.
А теперь по сути
Дам ответ
У кого из нас изъянов нет?
Мы же сами
С сотворенья мира
Жить никак не можем
Без кумира.
Мы же в бога
Превратили сами
Человека с трубкой и усами,
Мы не сотворившего чудес
Вознесли до самых до небес.
А ему же, смертному, присущи
Заблужденья,
А под старость лет
Немощи, заумье.
Всемогущих -
Утверждаю не было и нет!

Мальчик был во гневе.
Понимаю.
Ну, а мне давно
Не двадцать лет.
Хоть и я не добр, но понимаю,
Брошенный в отчаяньи
Портрет.
Пусть висит,
И песни пусть поются,
Не смотря на козни бытия.
И орлы, бывает, поддаются
Помыслам коварным воронья.

Я же не сказал еще,
Что он
Был с большим почетом
Погребен.

Смерть все та же
В принципах своих -
Не щадит не грешных,
Ни святых.
Умирают всяко -
Кто спокойно,
Кто с трудом,
Но все-таки достойно,
А иной с улыбкой,
Будто он
Увидал хороший очень сон.
А иных порой приводят в страх
Мальчики кровавые в глазах.

И служитель муз
Теперь иной -
Имена обходит стороной.
Стал писать поэт:
Люблю народ. Нас он никогда не подведет.
Ну, а что касается Ивана -
Из матроса
Стал он капитаном.
Водит он торговые суда,
Разные он видит города,
Улицы Шанхая и Кантона,
Берега и Кубы,
И Цейлона.
Принимай, честной народ, дары.
Мы же человечны и добры.

Только Вера сохнет от тоски,
Мол, отводим лучшие куски,
Оставляем в тридевятом царстве,
Кормим в тридесятом государстве
Нашенской продукцией с полей
Желтых принцев,
Черных королей.
Ну и что ж,
Отводим в должной мере,
Но не всякой Вере
Можно верить.

Я же не сказал еще,
Что Павел
Поступил учиться в институт,
Но станка Сазонов не оставил,
Потому, что любит он свой труд.
Пот порой с Павлуши
Льется градом,
По две смены,
Если это надо,
Не уходит он из-за станка.
- Ничего. Беда не велика, -
Говорит Павлуша, - понимаю.
Выполню, короче говоря.
И корпит Сазонов,
Перед маем
Отмечает праздник Октября.
Съезды,
Конференции,
Дебаты,
Пионерский слет -
Рабочий класс
Вряд ли на торжественные даты
Может разобидеться у нас.
Золотой рабочий класс России
Никогда не разгибал спины,
Отдавал все силы индустрии,
Коллективизации страны,
Помогал народам полудиким,
Не смотрел на малых
Сверху вниз.

И пойдет на подвиг на великий,
Раз уж он поверил в Коммунизм.
Вот с кого бери пример навек,
Облеченный властью человек.

В область предков
Навсегда, похоже,
Отошли помазанники божьи.
Под стекло упрятаны короны,
Высохли в гробницах фараоны,
В гипс и мрамор цезари вошли.
Кое-где остались короли,
Да и то они теперь
Как пешки,
Существуют больше
Для насмешки.

Мир преобразился -
Не узнать.
Разучились даже воевать.
Нет, чтоб смело стать
На поле боя,
А коварно,
Способом разбоя
Род уничтожается людской,
Потерявший радость и покой.
А над миром,
Он давно не розов,
Как Дамоклов меч,
Висит угроза,
Так и ждешь,
Что вырвется ракета,
И взорвется грешная планета.
И не даром,
Думается мне,
Люди помышляют о луне.

Но оставлю это сочиненье
О международном положеньи.
Пусть строчат великие
Об этом,
Но поскольку я из тех поэтов,
Кто уже зачислен
Как в пассив,
В библиографический архив,
Говорить
Вполне резонней мне
Об одной какой-нибудь стране.

***
А страна-то
Если подытожить,
У меня довольно велика.
И, пожалуй, пол-Европы может
Положить в карманы пиджака.
Есть у нас зверье,
Скотина, птица,
И богатств в земле -
Не сосчитать.
Можно бы от всех отгородиться
И спокойно жить да поживать.

Так-то так,
Да вот одна досада,
Что не можем жить мы
Так, как надо.
Кто не жнет, примером,
И не сеет -
Тот живет счастливо
И жиреет,
Ну, а тот, кто сеет,
Тот, кто жнет -
Непременно впроголодь живет.
У того, глядишь,
Дворцы и слуги,
А другой живет в избе,
В лачуге,

Тот считает злато
В сундуках,
А другой - заплаты
На портках.

И сейчас живем
Не без греха мы.
Воздвигаем этакие храмы,
Как столичный университет,
Где вместиться может
Целый свет.
Но величье разума и знаний
Не зависит от высоких зданий,
И одноэтажные дома
Не гасили проблесков ума.
А в ином селе
Стоят хоромы
В три окна
Да с крышей из соломы.
Человек
Свое жилище там
Со скотиной делит пополам,
Разве так теперь мы
Жить должны?
Разве это значит: мы
Равны?
И такого права
Больше нет,
Чтобы жил ты хуже,
Чем сосед.
И об этом думать
Должен он,
Тот, кто высшей властью
Облечен.
Что ж, поговорим,
Но отвлеченно,
Об особе
Властью облеченной.
Обойдем сторонкой имена,
Ибо власть от Бога нам дана.

Правда, не слыхал я,
Чтобы Бог
Пастуха премьером
Сделать мог.
Бог, он больше знатью увлечен.
Видно, здесь всевышний не при чем.
Видно, здесь
Совсем иная сила
Этим выдвижением вершила.
И взяла свое, в конце концов.
Факт, как говорится,
Налицо.
Во главе - рабочий.
и отлично.
И не надо больше нам других.
Хватит с нас
Кровавых их величеств -
Николаев первых
И вторых.

Он в Кремле.
Сидеть бы здесь, кичиться,
Но ему на месте не сидится.
Он живет везде,
Во всей стране -
на Урале и а целине.
Он в Сибири легок на помине,
В Закавказье
И на Украине.
Он живет среди народной массы,
Он толкует с ней
О хлебе, мясе,
У него в почете кукуруза,
У него забота ко всему.
И народ Советского Союза
Дружно аплодирует ему.

И не только дома -
В странах дальних
И на ассамблеях генеральных,
Важные, надменные пока,
Слушают тузы - миллионеры,
Лорды сухопарые и перы
Русского простого мужика.
Только никудышный ученик -
Двоечник,
Драчун
И озорник
Что-то стушевался и затих,
А напрасно.

Петь должна бы муза
О главе Советского Союза,
Кто стремится,
Чтобы в нашем мире
Было все,
Как дважды два - четыре,
Как в простой таблице
На тетрадке,
Чтоб на свете было
Все в порядке.
Чтобы люди шли
Открыто к цели,
Чтоб прямых и честных
Гнать не смели
Вдоль лесной узкоколейной ветки,
Как ученика десятилетки.

Только Вера знает,
Что - к чему, -
Хватит, мол,
Молились одному.

Говорит:
- Не надо нам стихов.
Больше хлеба, мяса,
Меньше слов. -
Довели бабенку до предела
Ну, а разве ей не надоело
Целый день,
А то и сутки даже
Ждать, когда появятся в продаже
Редко поступающие злаки,
Тут же слушать ссоры,
Видеть драки.
А потом идти из магазина
С неприятно легкою корзиной?

***

Может кто-нибудь
Меня освищет,
Скажет:
- Много думаешь о пище.
А идеи где же?
Где душа? -
Знаю, что душа у нас, как небо,
Но она, высокая,
Без хлеба
Ничего не стоит,
Ни гроша.
Я - то сам далек
По убежденью
От насущной всякой чепухи
И, признаться,
Чуть ли не с рожденья
За чужие мучаюсь грехи.
Сам порой
Не вижу  жизни света,
А твержу:
Живи, других любя,
Что ж, такая участь у поэта -
Всех жалеть,
Но только не себя.
До сих пор
Душа моя в печали,
С той пор,
Когда мне рассказали,
Как Иван - моряк,
Мой друг по школе,
Очутился у врага в неволе
Где-то у восточных берегов.
Есть еще у нас.
Но я узнал,
Что Иван Васильевич не стал
Пред всякой мразью на колена.
- Лучше смерть, - Сказал он, - чем измена.
И упал.
Упал на землю ниц он,
Будто бы хотел он поклониться
Перед тем,
Как отойти во тьму,
Дому дорогому своему,
Даже звонко лаявшей дворняжке,
Милой и далекой стороне.
Но нельзя,
Не время плакать мне…

Я же не сказал еще,
Что Павел,
Наконец-то,
Жизнь свою поправил.
Семь часов, не больше,
Для завода,
Остальное - книги
И природа.

Впрочем, не в убытке индустрия
И хозяйство сельское пока.
Золотой
Рабочий класс России,
Мир тебе
И счастье на века!
А теперь
Сказать тебя я вправе:
Может быть, читатель,
Ты добавишь?
Ты же больше знаешь,
Но молчишь
Может быть, теперь
Заговоришь?